uhu_uhu

А чем же занималась я, в то время, когда Мишка сдавал экзамены, ездил на учения, ходил в наряды и писал мне письма?
А я, кроме учёбы в труднейшем девятом класса, ещё занималась балетом.
Наверное, я бы не смогла выдержать тех любовных страданий, если бы не балет. ( Read more... )

В этот приезд в Питер не хочу никого видеть, ни с кем из прошлой жизни встречаться. Ни с одноклассниками, ни с коллегами по работе, ни с балетными «девчонками», ни с кем, кроме Тольки, Мишкиного брата.
Сегодня, 21 августа, были с Толькой в их старом доме в Апраксином переулке. Там, где родился Мишка, где прошло его детство, где они катались на великах и гоняли голубей, где он, качаясь на лодках, пришвартованных к берегу, свалился в Фонтанку, где их дед работал шофёром в соседнем театре, который на минуточку оказался БДТ (Большой Драматический Театр им. Товстоногова). Когда мы стояли на Фонтанке рядом с Мишкиным домом и смотрели на дом моего детства, который находился метрах в 500 за Чернышовым (Ломоносовским) мостом, к нам вдруг подошла плачущая девица и громко всхлипывая и размазывая слёзы, показала свойразбитый смартфон и стала умолять разрешить ей позвонить любимому, с которым она договорилась встретиться, а телефон разбился. - всхлип, всхлип. Я, не раздумывая, достаю свою старенькую Нокию, набираю названный ею номер и одновременно спрашиваю, как зовут любимого. Миша!- всхлип, всхлип. Отвечает действительно Михаил, передаю телефон девице. Она начинает чирикать в трубку какую-то ахинею. Толька смотрит подозрительным взглядом и говорит: Нельзя ли побольше конкретики! Девица тут же сворачивает разговор и отдаёт мне мобильник.
Что это было?
Потом мы ходили на Загородный, пытались найти следы Марчи - Мишкиного однокурсника по Омску, который был его близким другом, был в курсе всех событий и тоже писал письма мне и моему отцу. Но не нашли. Мы сидели в садиках, курили и вспоминали прошлое. Потом дошли до Пяти углов и он уехал, а я пошла дальше по Рубинштейна. Зашла в 23-й дом, посмотрела на дурацкую мемориальную доску Довлатову, вспомнила живого Серёжу, потом свернула направо во двор и пошла в Шуркин (моя школьная подруга, с которой мы десять лет просидели за одной партой, и в которую Мишка был поначалу влюблён) садик, выходящий на Щербаков переулок. Постояла под окнами её квартиры. Сначала хотела подняться и позвонить, но за окнами было совершенно пусто. Потом вышла из садика на Щербаков и стала смотреть напротив в наш садик Толстовского дома, где я бегала на барабане, крутилась на турнике, делала секретики, и сквозь узкую решётку которого я когда-то спокойно пролезала, чтобы пойти в гости к Шурке.
По переулку шла тучная старушка, еле передвигая ноги, тяжело дыша и везя за собой сумку на колёсах.
- Милая, купи яблочки, белый налив, чистые, ничем не обработанные.
- Сколько?
- Сто рублей.
Я купила.
Потом вернулась на Рубинштейна и пошла к нашему дому. Заходить вовнутрь на этот раз не стала. Не хочу больше смотреть, как там всё разрушается при том, что весь двор забит крутыми тачками (во времена моей юности так назывались автомобили). Зато посидела на улице в кафе, которое сделано в помещении гастронома, куда меня посылали за 200 г докторской колбасы ("Кусочком или порезать? Порежьте, пожалуйста!") и 150 г масла и где я, стоя в очереди в кассу, боролась с невозможностью выдать эти слова кассирше. За столиком справа сидела молодая англоязычная пара. Впереди - двое питерских парней и стильно одетая девушка, которые что-то бурно обсуждали, глядя в ноутбук. A за столиком слева сидели две девочки-немки, которые с официантами немножко говорили по-русски. Я на немецком пoпросила у одной из них зажигалку. Она расплылась в такой счастливой улыбке!
Как мало человеку надо для радости - услышать на чужбине родную речь.
Потом я пошла по Рубинштейна привычной дорогой к Невскому, как я всегда ходила на гимнастику в 209 школу, села на 22 автобус и поехала домой тупить в комп.

С самого начала эта идея была просто бредовой. Нет, я не испугалась родительского наказания. Родителей я не боялась. Просто не хотела их огорчать и расстраивать, наивно полагая, что они меня любят и переживают за мою судьбу. Если бы я сбежала, меня действительно искали бы с милицией. Не уверена, что к этому времени у меня уже был паспорт. Так что в аэропорту всё равно бы не пропустили. Ведь 16 лет исполнилось только полтора месяца тому назад.
Кроме того, деньги на билет нам так и не удалось собрать, не говоря уже о дальнейших расходах. Как я только вчера узнала, Mишкина стипендия была 10 рублей, 50 копеек, а у меня - по 16 копеек в день на школьные завтраки.

Но дело даже и не в этом. Главной причиной было следующее: я боялась, что из-за меня Mишка просто вылетит из училища. Он мне неоднократно писал, что на свидание могут не отпустить, что в Новогоднюю ночь заступает в наряд, что с 3 января у них начнутся экзамены. И зная его неуёмный темперамент, я могла с большой степенью вероятности предположить, что он просто забьёт на все приказы и обязательства и будет всё время со мной. Тогда вся его жизнь, всё то, о чём он на протяжении 8 лет мечтал, полетит под откос. Он же сам постоянно рассуждал о том, что на гражданке ему делать нечего, что его предназначение — быть военным. Вот поэтому я и написала ему: не приеду - не хочу, чтобы ты потерял своё место в жизни. Тем более, что в феврале у них должны были быть каникулы. И я трезво рассудила, что не стоит рисковать его будущим.
(Всю жизнь до сегодняшнего момента совершенно искренне полагала, что мои трезвые рассуждения были моей собственной заслугой. Работа же над письмами показала, что это было глубоким заблуждением.)

Сейчас я бы не раздумывая ни секунды, бросилась к нему. Kонечно, уже думается, что может и хорошо было бы, если бы его выгнали из училища. Правда тогда мы всё равно не смогли бы быть вместе. Он бы загремел в солдаты, а это ещё два года. И не известно, чем бы всё это закончилось.

Письмо пятьдесят пятое.                 14 декабря.

Ринка!
Я глубоко виноват и поэтому пишу.
Mилая Риха, ты мне очень очень нужна.
Без тебя жизнь потеряла смысл. Нам бы встретиться, я бы всё всё объяснил, а писать длинное письмо я не смогу и не хочу. Напишу одно: если ты меня хоть капельку ещё любишь, прости! Я понял, что шутить такими вещами нельзя. То письмо я написал сгоряча, не подумав о том, что без тебя мне просто не прожить.
Ринка, самая лучшая, прости! Прости! Прости! Я люблю!
Чувствую, что пишу всё не то, но, к сожалению, убедительнее у меня не получается.
Пойми одно, я очень, страстно хочу, чтобы ты осталась со мной. Я умоляю тебя:
«Не уходи! Ринка!»

Mиша                

Почему он так сильно меня любил.

Читатель всегда на стороне главного героя — сочувствует ему, сопереживает. В моём повествовании главным героем получается Mишка. Это в его письмах отражаются события его жизни, его мысли, чувства, переживания. Mне отводится лишь роль «от автора», комментирующего и разъясняющего возможные непонятные моменты в ходе этой истории. И возможно, если бы сохранились мои письма, то история приобрела бы совсем другую окраску. Глубину моих переживаний очень трудно отобразить ярко, так как во-первых, я не умею так красиво писать, как он, а во-вторых, почти все воспоминания стёрлось из моей памяти. И тем не менее. ( Read more... )

Опять же по странной случайности мы с ним родились с разницей в 4 дня и три года. Mы оба были Весы. К дню рождения он мне прислал в одном конверте поздравительную открытку и свои стихи, посвященные мне. Ни до него, ни после никто не посвящал мне стихов.

Письмо двадцать пятое.                7 октября.

Поздравительная открытка.
( Read more... )